Церковь в эпоху от гонений Деция до начала гонений Диоклетиана. Часть 1

Сайт «Православие.Ру» продолжает публикацию фрагментов новой книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Святитель Дионисий Александрийский В 250 году император Деций издал декрет о преследовании христиан. Новые гонения обрушились на Церковь после длительного затишья и поэтому оказались особенно болезненными. Александрийский святитель Дионисий рассказал о том, что произошло с ним в правление Деция, в письме, адресованном Герману, которое приводит Евсевий Кесарийский: «Когда при Деции объявлено было гонение, Сабин в тот же час послал фрументария разыскать меня; я четыре дня сидел дома, ожидая прихода фрументария, а тот кружил по всей окрестности, выслеживая меня по дорогам, рекам, по полям, где, подозревал он, я прячусь или разгуливаю. Как пораженный слепотой, он не смог найти дом, да и не верил, что я сижу дома, когда меня преследуют. С трудом через четыре дня, когда Господь велел мне уйти и чудесным образом уготовал путь, я, и мои слуги, и многие братья – все вместе мы отправились»[1].

В пути Дионисий и его спутники были схвачены, но когда об их аресте узнали люди, пировавшие на свадьбе в ночное время, они бросились на выручку, хотя, судя по их дальнейшему поведению и по тому, что они были совершенно неизвестны святителю, едва ли они принадлежали к Церкви, так что отношение к христианам со стороны простого народа существенно изменилось за два столетия, прошедших со времен Нерона. Эти люди, как пишет далее святитель, «догнав нас, радостно закричали. Воины, охранявшие нас, тут же убежали, а они обступили меня; я же как был, так и лежал на голых носилках. И я – видит Бог – принял их сперва за разбойников, которые нас разденут и ограбят. Я сидел на своем ложе голый, в одной рубахе; остальная одежда лежала около меня, им я и протянул ее. Они же велели мне встать и как можно скорее уходить. И тогда, поняв, зачем они пришли, я стал криком просить и молить их уйти и нас оставить. Если же хотят они мне добра, то пусть предупредят взявших меня и сами отрубят мне голову. Пока я это выкрикивал… они силой меня подняли. Я навзничь упал на землю, но они потащили меня за руки и за ноги. Они… взвалили меня на спину, вынесли из этого городка и увезли, посадив на осла»[2].

В письме к епископу Антиохийскому Фабию, преемнику скончавшегося в узах святого Вавилы, Дионисий рассказывает о мученических подвигах христиан из Александрии, одни из которых подверглись преследованиям еще до издания эдикта Деция, а другие уже на основании этого эдикта. Старца Юлиана, Крониона, по прозвищу Енус, Епимаха и Александра сожгли в негашеной извести; Вису, египтянина Немезиона и святую деву Аммонарию обезглавили после пыток; старицу Меркурию и многодетную мать Дионисию усекли мечом, не подвергая предварительно мучениям; Макария заживо сожгли. В своем письме Фабию Дионисий рассказывает также о 15-летнем отроке Диоскоре, который «вызвал общее восхищение и удивил судью умными ответами на его убеждения; он отпустил отрока, сказав, что он, считаясь с его возрастом, даст ему отсрочку для раскаяния»[3]. Самого епископа Дионисия спасли от гонителей против его собственной воли. Святитель Григорий Неокесарийский ушел тогда в пустынные места вместе со своей немногочисленной паствой.

После относительно безопасного существования в правление Северов и при Филиппе Арабе многие христиане привыкли к мирной жизни, духовно расслабились и не выдержали испытаний. При прежних гонениях число павших никогда не было столь значительным, как в правление Деция. В уже цитированном письме Фабию Антиохийскому Дионисий Александрийский рассказал о поведении малодушных. После издания эдикта, пишет он, «все притаились. Многие видные люди явились сразу: одни из страха; магистраты – повинуясь своим обязанностям, некоторых тащили близкие. Вызванные по имени подходили к нечистым жертвам, одни – бледные и дрожащие, словно не они собрались принести жертву, а сами шли как жертвы на заклание. Толпа, стоявшая вокруг, осыпала их насмешками: явные трусы, они боялись и умереть, и принести жертву. Другие быстро, с готовностью подходили к жертвеннику, развязностью своей подтверждая, что никогда и не были христианами… Из тех, кто был схвачен, одни даже пошли в тюрьму, и кое-кто долго просидел в заключении, но затем они отреклись, не представ еще даже перед судом; другие некоторое время терпели пытки, но терпеть дальше отказались»[4].

Многие из принесших идольскую жертву и тем уберегшие себя от казни потом раскаивались в содеянном и просили епископов о принятии их в церковное общение. В своем отношении к падшим Церковь разделяла их по степеням в зависимости от тяжести содеянного греха, применяя по отношению к падшим разные сроки отлучения от причастия святых таин. Самыми тяжкими признавались случаи отречения от Христа до применения пыток, в стремлении избежать их, сопровождаемые собственноручными жертвоприношениями. Таковых дозволялось причастить лишь на смертном одре. С наибольшим снисхождением Церковь относилась к тем, кто, раскаявшись в совершенном падении, открыто исповедали себя христианами, подверглись за это пыткам и, выдержав их, остались живы и просили епископа о принятии в общение. Наконец, особую категорию падших составили так называемые либеллатики, которые, по словам В.В. Болотова, «жертв сами не приносили, но только получали от заведующего этим делом чиновника… так называемые libelli, которые удостоверяли, что предъявители их жертвы римским богам принесли и потому от преследования должны быть свободны»[5]. Более извинительными считались те, кто «не выправляли даже этих фальшивых свидетельств, но посредством подарков или влиятельных связей добивались того, чтобы их имена в их отсутствие вносились в списки тех, которые совершили жертвоприношение. Это были так называемые acta facientes»[6].

Священномученик Киприан счел тогда благоразумным удалиться из Карфагена, чтобы продолжать духовное окормление своей общины из изгнания чрез адресованные ей послания. По отношению к падшим он обнаруживал икономию, принимая раскаявшихся в отречении от Христа, и в особенности либеллатиков, через покаяние. Между тем некоторые из пастырей считали, что падшим вовсе нет прощения или что простить их может лишь Сам Господь, Которого они предали, и отказывали им в принятии в общение. Отвергая столь крайний ригоризм, священномученик Киприан писал: «Какая насмешка над братскими чувствами, какая жалкая уловка для несчастных: увещевать их к удовлетворению за грехи покаянием – и отказывать в исцелении по удовлетворении, говорить нашим братьям: плачь и лей слезы, воздыхай и дни и ночи, прилагая все усилия омыть и загладить твой грех, – но после всего этого ты все-таки умрешь вне Церкви»[7].

Карфагенский пресвитер Новат и диакон Феликиссим, уже раньше выходившие из повиновения своему епископу, на этот раз обвинили его в том, что он проявляет снисхождение к падшим потому, что и сам, бежав из Карфагена, присоединился к их числу. Но одновременно с этим Новат и Феликиссим, особенно последний, стали утверждать, что отрекавшиеся от Христа и кающиеся в своем падении могут-таки получить прощение и быть приняты в общение церковное, но не властью епископа, а чрез мирные грамоты (libelli pacis), если таковые они получат от исповедников, и они, действительно, стали принимать в общение предъявлявших подобные грамоты, не входя в сношения с епископом. Реакцией на подобное самоуправство со стороны святителя Карфагена стало отлучение раскольников.

Параллельные события происходили и в Риме. Там против епископа Корнелия, принимавшего павших в церковное общение, выступил пресвитер Новациан, который стал клеймить Корнелия как либеллатика. Его позиция, однако, в отличие от Новатовской, была предельно ригористической, и он отказывал в принятии в церковное общение всем падшим. Порвав со своим епископом, он обманом добился рукоположения в епископский сан от трех провинциальных епископов Италии и таким образом учинил раскол, который по его имени получил название новацианского. Новациане сами себя именовали кафарами, то есть чистыми, тем самым обвиняя Кафолическую Церковь в том, что она запятнала себя общением с падшими. Новацианский раскол оказался более устойчивым, чем тот, что учинили в Карфагене Новат и Феликиссим, и продержался до VII столетия.

Когда до Карфагена дошли известия о появлении новацианского раскола, святитель Киприан вместе с созванным им Собором безоговорочно поддержал епископа Римского Корнелия. Между тем священномученик Стефан, возглавлявший Римскую Церковь после преемника Корнелия Луция, принимая в общение раскаявшихся новациан, не велел совершать крещение тех из них, кто получил крещение в расколе. Аналогичным образом поступал он и с приходившими в Кафолическую Церковь из других расколов и даже ересей, в этом решительно расходясь со святым Киприаном, в связи с чем между ними состоялась переписка.

Святой Стефан писал Киприану: «Если кто от какой бы то ни было ереси обратится к вам, то да не вводится при этом ничего нового, кроме того, что предано, то есть да совершается над таковым одно возложение рук в знак покаяния, так как и сами еретики всякого обращающегося к ним от другой ереси взаимно не крестят, а только приобщают»[8]. Доводы епископа Стефана против повторного крещения присоединяемых к Кафолической Церкви еретиков уязвимы, в особенности ссылка на практику самих еретиков как на пример для Церкви. Небесспорно и его утверждение, что перекрещивать приходящих от еретиков и раскольников – это новшество. В действительности в разных Церквях существовала разная практика.

И священномученик Киприан не преминул указать на шаткость приводимых Стефаном аргументов. «До такого-то несчастия уничижена Церковь Божия и невеста Христова, что она должна подражать примерам еретиков, – писал он Помпею, включившемуся в обсуждение этой темы, – и христиане должны делать то, что делают антихристы… Брат наш Стефан простер свое жестокое упорство до того, что даже и крещению Маркиана, Валентина, Апеллеса и прочих хулителей Бога Отца вздумал усвоять силу рождать чад Богу»[9]. Сам же Киприан утверждал, что всякое крещение, полученное от еретиков и даже раскольников, безблагодатно, поэтому крестить надо не только приходящих от явных еретиков, но и от схизматиков, в частности и от новациан: «Нельзя и не должно делать исключение для Новациана… Если Церковь, которую любит Христос и которая очищается Его банею, одна, то каким образом тот, кто не в Церкви, может быть любим Христом или очиститься Его банею?.. Церковь одна, а будучи одна, она не может быть и внутри, и вне. Если она у Новациана, то не была у Корнелия. Если же она была у Корнелия, то Новациан не принадлежит к Церкви»[10].

Свои мысли о Церкви, не терпящей никакого нарушения иерархического и соборного единства, святой Киприан высказал в «Книге о единстве Церкви», написанной еще до спора со Стефаном Римским. Это в ней содержится хрестоматийно известное изречение святителя: «Всяк отделяющийся от Церкви присоединяется к жене-прелюбодейце и делается чуждым обетований Церкви… Тот не может уже иметь отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь»[11].

На Карфагенском Соборе 252 года принято было постановление, исключающее возможность присоединения из ересей и расколов без повторного крещения. Однако в своей выработанной на позднейших Соборах дисциплинарной практике Церковь опиралась на идеи, которые в споре со священномучеником Киприаном высказывал святой Стефан, и получившие крещение в расколах, когда они присоединяются к Православной Церкви, принимаются в соответствии с правилами этих Соборов: без повторного крещения, через миропомазание или покаяние. Впрочем, и сам святой Киприан в своих рассуждениях на эту тему избегал ригористических крайностей и в послании Юбаяну он писал: «Но скажет кто-нибудь: что же будет с теми, кои прежде сего, обратившись от ереси к Церкви, приняты были в Церковь без крещения? Господь, по милосердию Своему, силен даровать им прощение и тех, кои, быв приняты в Церковь, в Церкви же и опочили, не лишит даров Церкви Своей»[12]. Обнаруженная святым Киприаном гибкость предотвратила разрыв общения между Римской и Карфагенской Церквями, опасность которого вызывалась разной дисциплиной присоединения крещенных в еретических и схизматических общинах.

Оба святителя, Стефан и Киприан, пали жертвой гонений, развязанных Валерианом. После того как епископ Стефан крестил и потом рукоположил в диакона военного трибуна Немезия, дочь которого, Люциллу, он ранее исцелил, гнев императора обрушился как на трибуна, ставшего диаконом, так и на поставившего его епископа. Немезия и его дочь Люциллу усекли мечом; управляющего их домом Симфрония вместе с обратившимся при виде бесстрашно претерпеваемых ими истязаний другим военным трибуном, Олимпием, его женой Екзуперией и сыном Теодолом сожгли. Тогда же были обезглавлены римские клирики Бон, Фавст, Мавр, Примитив, Калюмниоз, Иоанн, Екзуперанций, Кирилл, Феодор, Василий, Кастел, Гонорат и Тертуллин. Самого святителя Стефана допрашивал Валериан, приговоривший его к отсечению головы. По церковному преданию, император приказал совершить казнь в храме Марса, но когда туда привели мученика, храм начал разрушаться, и палачи в страхе разбежались. Святитель Стефан скрылся в катакомбах, где потом, в начале августа 257 года, он был убит искавшими его преторианцами.

Год спустя, в августе 258 года, император Валериан издал новый эдикт против христиан, по которому предписывалось казнить всех оставшихся твердыми в вере епископов, пресвитеров и диаконов; сенаторов и всадников из числа мирян лишать гражданства и подвергать конфискации имущества, а затем, если они останутся упорными в исповедании Христа, казнить и их; христианок из числа знатных матрон ссылать в отдаленные места, а христиан, состоящих на императорской службе, отправлять на сельские работы в императорские сальтусы. Многие из христиан были по эдикту Валериана приговорены к каторжным работам на рудниках.

Сразу после издания этого эдикта был схвачен и заточен в тюрьму преемник священномученика Стефана Римский епископ Сикст вместе с двумя диаконами Феликиссимом и Агапитом. На пути в темницу им встретился первый из семи римских диаконов Лаврентий. Святитель предсказал ему близкую смерть и велел поторопиться с раздачей церковного имущества нищим. Исполнив повеление епископа, Лаврентий пришел на суд, перед которым предстояли уже Сикст, Феликиссим и Агапит, и доложил святителю об исполнении его поручения, после чего его подвергли аресту. 6 августа епископ Сикст вместе с диаконами Феликиссимом и Агапитом были обезглавлены. Диакона Лаврентия заточили в темницу и подвергли пыткам: его бичевали плетьми с железными крючьями, оловянными прутьями, обжигали кровоточащие раны огнем. Свидетели его страданий воин Роман, а также начальник тюрьмы Ипполит вместе со своими домашними приняли крещение. Мученика Романа усекли мечом. Святого Лаврентия положили на железную решетку, и палачи рогатиной прижимали его тело к жаровне. Обращаясь к мучителям, святой, по преданию, сказал: «Вот, вы испекли одну сторону моего тела, поверните на другую и ешьте мое тело!» Его последние предсмертные слова были обращены к Спасителю: «Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, что Ты сподобил меня войти во врата Твои»[13]. 10 августа 258 года святой Ипполит похоронил мощи мученика в пещере, а три дня спустя и сам он вместе с другими римскими христианами пролил кровь за Христа.

В Испании презид Терраконской провинции Эмилиан допрашивал местного епископа Фруктуоза, и, как пишет В.В. Болотов, «на вопрос судьи: “Епископ ли ты?” – Фруктуоз ответил: “Sum”. А судья на это ответил ему: “Fuisti”, что значит: “Ты был епископом”, то есть ты когда-то существовал… В числе его домашней прислуги были христиане, которые дочери Эмилиана рассказывали, что святые мученики, епископ и диаконы, взяты на небо. Говорили об этом и самому Эмилиану, и он ходил смотреть, не увидит ли и он вознесения на небо душ святых мучеников. Очевидно, и этот презид в своих карательных мерах против христиан не считал нужным выходить за пределы тяготевшей над ним официальной необходимости», – заключает историк[14].

После издания первого эдикта Валериана против христиан святой Киприан был подвергнут ссылке: «30 августа 257 года проконсул Африки Патерн пригласил к себе в secretarium Киприана, епископа Карфагенского, и объявил ему, что получен императорский указ, предписывающий, чтобы те, кто не держится римской государственной религии, возвратились к ней и принесли жертвы. “Что ты на это мне скажешь?” – “Я христианин и епископ, – ответил Киприан, – я не признаю никаких других богов, кроме единого Бога”. – “При этом намерении и остаешься?” – “Да”. – “Так не угодно ли (poteris) отправиться в ссылку в город Куруби?” – “Отправляюсь”. – “Указ касается не только епископов, но и пресвитеров. Кто пресвитер в этом городе?” – “У вас есть прекрасный закон, запрещающий доносы, и я не стану доносить об них. Наше учение (disciplina) не позволяет явиться самим, да это и тебе было бы неугодно (tuae quoque censurae hoc displiceat). Но когда начнется о них розыск, они найдутся”. – “Я найду их. Воспрещаю также под угрозой смертной казни составлять молитвенные собрания и посещать кимитирии”. – “Делай, что тебе приказано”»[15]. Из ссылки святой Киприан писал послания, одно из которых адресовано христианам, сосланным на каторжные работы в рудники: «О ноги, столь крепко скованные, которые раскует не кузнец, а Господь! О ноги крепко скованные, которые спасительным путем направляются в рай! Тела не нежит в рудокопнях постель и перина, но его подкрепляет Христос Своею прохладой и утешением. Утробы, изнуренные трудами, лежат на голой земле, но лежать со Христом – не наказанье. Обезображенные положением и грязью, члены остаются немытыми, без бани, но духовно омывается внутри то, что со вне осквернено телесно. Мало там хлеба, но человек живет не одним хлебом, но и словом Божиим. Одежда не сберегает вас от стужи, но кто облекся во Христа, тот роскошно одет. Дыбом стоит волос на полуостриженной голове, но так как глава мужу Христос, то какова бы голова ни была, она всегда прилична, потому что славна именем Господа. Вы остаетесь без Божественной жертвы, но за то вы сами жертва Богу»[16].

За изданием второго эдикта Валериана против христиан последовала казнь святого Киприана. Мученический акт, в котором запротоколирован допрос Карфагенского святителя, является документом поразительной силы. 14 сентября 258 года священномученика допрашивал проконсул Африки Галерий Максим. «“Ты Таский Киприан?” – “Я”. – “Ты папа сакрилегов?” (Русские варианты: «святотатцы», «кощунники» – не вполне адекватны; сакрилегами называли преступников, виновных в оскорблении римских богов, в ту пору главным образом христиан. – прот. В.Ц.) – “Я”. – “Императоры приказали тебе принести жертву (caeremoniare)”. – “Не сделаю (non facio)”. – “Подумай о себе (consule tibi)”. – “Делай, что приказано. В деле, столь справедливом, нечего раздумывать”… Проконсул так формулировал обвинение: “Ты долго жил как sacrilegus… Ты показал себя врагом римским богам и священным законам. Августейшие императоры не могли убедить тебя возвратиться к исполнению римских религиозных обрядов. В предостережение тем, кого ты вовлек в свое преступное сообщество… ты своею кровью заплатишь за нарушение законов”. И затем прочитал приговор: “Thascium Сyprianum gladio animadverti placet” (Тасция Киприана надлежит умертвить мечом. – прот. В.Ц.). – “Deo gratias” (Благодарение Богу. – прот. В.Ц.), – ответил святой епископ»[17].

Святые Киприан и Стефан расходились во взглядах на присоединение к Кафолической Церкви крещеных еретиками и раскольниками, но они были единодушны в убеждении, что кающихся в отречении от Христа по малодушию надлежит принимать в церковное общение чрез покаяние. Такой и была дисциплина Древней Церкви. Подобным образом принимались в общение и виновные в иных тяжких грехах, а случаи грехопадений по мере распространения христианства во все более широких кругах римского общества становились уже не столь исключительно редкими, как это было в предшествующую эпоху, когда христиане составляли малое стадо. Древняя Церковь не знала современной и средневековой практики тайной исповеди. Покаяние принималось епископом, и это был публичный церковный суд в присутствии верных. Срок отлучения от причастия устанавливался в зависимости от тяжести содеянного греха и от состояния души кающегося и продолжался 5, 7, 10, 15 и даже 20 лет; в самых тяжких случаях, каковыми рассматривалось отречение от Христа, не вызванное пытками и сопровождавшееся хулой на Него и выдачей священных книг, – пожизненно, так что кающийся удостаивался святых таин лишь на смертном одре.

В III веке выработался постоянный порядок обратного принятия в церковное общение грешника, подобный тому, как постепенно, проходя через степень оглашенных, принимались в Церковь уверовавшие во Христа. Разные степени покаяния отражены в 12-м правиле святого Григория Неокесарийского: «Плач бывает вне врат молитвенного храма, где стоя согрешивший должен просити входящих верующих, дабы они помолилися за него. Слушание бывает внутри врат в притворе, где грешник должен стояти до моления об оглашенных и тогда исходити. Ибо правило глаголет: слушав Писания и учение, да изженется и да не сподобится молитвы. Чин припадающих есть, когда кающийся, стоя внутри врат храма, исходит вместе с оглашенными. А чин купно стоящих есть, когда кающийся стоит купно с верными и не исходит с оглашенными. Конечное же есть причастие святых таин».

Из текста этого правила видно, что существовало четыре ступени покаяния, которые последовательно проходил кающийся грешник. Находящиеся на первой ступени именовались плачущими. Они не допускались внутрь храма, но, стоя вне Церкви, с плачем сокрушались о своих грехах и умоляли входивших в храм помолиться о них. Вторая ступень – слушающие. Это те, кто, стоя в притворе, слушали Священное Писание и проповедь, а затем перед началом таинства Евхаристии покидал храм вместе с оглашенными. Принадлежащие к третьей ступени именовались припадающими, или коленопреклоненными. Они могли стоять в храме и допускались до самого амвона. После удаления из церкви оглашенных и слушающих припадающие повергались ниц на землю, и епископ читал над ними молитвы, возлагая на них руки, после чего и они покидали храм. И, наконец, находившиеся на четвертой ступени купно стоящие, или вместе стоящие, могли оставаться в храме до конца литургии, но не допускались до чаши и к принесению жертвенных даров в храм. Пройдя все ступени покаяния, раскаявшиеся грешники принимались в церковное общение.

Ввиду умножения случаев отречения в гонения Деция и Валериана, а также совершения христианами иных грехов, Церковь особое внимание стала уделять дисциплинарным темам. С этим связано составление такой книги, как «Правила святых апостолов». Первое вполне ясное упоминание об этом сборнике встречается в постановлении Константинопольского Собора 394 года. В церковно-исторической литературе немало внимания уделено тому обстоятельству, что некоторые Апостольские правила обнаруживают сходство с правилами Антиохийского Собора, состоявшегося в середине IV века. В связи с этим большинство западных ученых нашего времени и некоторые русские авторы склоняются к выводу, что заимствования внесены в «Правила святых апостолов» из канонов Антиохийского Собора. Но, сравнивая «Правила святых апостолов» с канонами Антиохийского Собора, можно обнаружить, что, во-первых, в 3, 21, 23-м правилах Антиохийского Собора есть ссылки на прежние постановления, а по содержанию этим канонам соответствуют 14, 15 и 76-е Апостольские правила, в то время как в «Правилах святых апостолов» даны ссылки лишь на Священное Писание; во-вторых, правила Антиохийского Собора подробнее, обстоятельнее Апостольских, что тоже говорит об их более позднем происхождении. Наконец самое главное: Апостольские правила исходят из иного и более древнего церковного устройства, чем каноны Антиохийского Собора. Так, при большом сходстве содержания 34-го Апостольского правила и 9-го правила Антиохийского Собора, обращает на себя внимание следующее: Апостольское правило говорит о разграничении церковных областей по этническому принципу, разумеется связанному с территориальным: «Епископам всякаго народа подобает знати первых в них»; а 9-е правило Антиохийского Собора исходит из существования митрополичьих округов, соответствующих административному делению империи на провинции, введенному в начале IV века при Диоклетиане. Поэтому первый епископ в 9-м правиле Антиохийского Собора именуется митрополитом. Доказательством укорененности «Правил» в апостольском предании является их полное согласие с учением Нового Завета. Некоторые правила обнаруживают близкое совпадение с самим текстом Священного Писания. Об апостольском авторитете «Правил» говорит их соответствие нормам церковной жизни первых веков.

Признание за «Правилами» апостольского авторитета, однако, не равносильно усвоению апостолам самого текста правил. В средневековье, особенно на Западе, апостолы действительно считались их авторами. Еще в XVI веке, после выхода «Магдебургских центурий», в которых высказано было сомнение в апостольском происхождении «Правил», Турриан пытался доказать, что они изданы на Апостольском Соборе в Иерусалиме. Но внимательное изучение их содержания и текста, наконец осознание того обстоятельства, что если бы Древняя Церковь признавала эти «Правила» апостольским писанием, то они были бы включены в Новозаветный канон, приводят к выводу, что эти «Правила» не были написаны или продиктованы апостолами. Однако, как корректно замечает епископ Никодим (Милаш), «они получили свое начало от апостольского предания и через устную передачу сохранились между апостольскими преемниками; в силу же явившихся церковных потребностей они были собраны еще до I Никейского Вселенского Собора неизвестным благочестивым человеком, который назвал их канонами апостольскими, чтобы показать этим, что они путем предания получили свое начало от самих апостолов»[18].

С «Правилами святых апостолов» тесно связан еще один древний сборник – «Апостольские постановления». Причем «Постановления» появились раньше «Правил», поскольку они упомянуты в последнем, 85-м правиле. Первые шесть книг «Апостольских постановлений» совпадают с «Дидаскалией», текст которой, однако, подвергся в новом сборнике значительной переработке. 7-я книга «Постановлений» близка по содержанию к «Дидахи», 8-я книга носит по преимуществу церковно-правовой характер и содержит ряд изреченных от лица каждого из 12 апостолов правил о рукоположении клириков, об их правах и обязанностях и о церковной дисциплине. Эта книга имеет особое название – «Постановления святых апостолов о рукоположениях». Фикция апостольского происхождения выражена здесь в весьма притязательной форме: каждый апостол представлен говорящим от своего имени в первом лице: «Первым говорю я, Петр. Во епископа рукополагать, как в предыдущем все мы вместе постановили, того, кто беспорочен во всем, избран всем народом как наилучший...»; «И я, Иаков Алфеев, постановляю об исповедниках. Исповедник не рукополагается, ибо исповедание есть дело воли и терпения, но он достоин великой чести»[19]. Трулльский Собор (691) отверг «Апостольские постановления» как книгу, поврежденную еретиками. Тем не менее, отрывки из 8-й книги «Апостольских постановлений» и после Трулльского Собора продолжали включаться в греческие церковно-правовые сборники. Ничего еретического в этих псевдоапостольских канонах нет, но, по строгому смыслу 2-го правила Трулльского Собора, они не имеют юридической силы в Церкви.

«Апостольские постановления» особенно ценны как исторический источник, потому что содержат в себе верную картину церковной жизни и богослужения первых столетий. Из этой книги видно, что таинство Евхаристии в каждой общине непременно совершалось в воскресный день. Помимо анафоры, чин литургии включал в себя чтение Священного Писания. «Апостольские постановления» предписывают совершать таинство Преложения на вине и хлебе в день его выпечки. Как в «Дидахи» и в «Дидаскалии», «Апостольские постановления» воспрещают приступать к таинству христианину, не примирившемуся со своим братом. В этом памятнике по отношению к Евхаристии употреблено выражение «антитипон» – «вместообраз царского тела Христова».

В относящемся также к середине III столетия памятнике «Апостольское предание» содержится полный текст анафоры, который из употребляемых ныне евхаристических молитв особенно близок к анафоре Эфиопской Церкви. В этом же памятнике приведены чины крещения и епископской хиротонии.

(Продолжение следует.)