|
Архимандрит Антонин пробыл в монастыре недолгое время – чуть больше полугода, но, несмотря на это, он со всей ревностью заботился об обители. Иеромонах Сретенского монастыря Иосиф в 1911 году писал, что церковь преподобной Марии Египетской пришла в совершенную ветхость, была близка к полному разрушению и держалась лишь благодаря железным и деревянным подпоркам внутри и пяти железным обручам, охватывающим ее снаружи, – сделанными еще в 1883 году в настоятельство архимандрита Антонина[2].
Вступив в должность, новый настоятель сразу приступил к исправлению разных ветхостей в храмах монастыря. 24 июля 1883 года архимандрит Антонин обращался к преосвященнейшему Мисаилу, епископу Можайскому, викарию Московской митрополии, за разрешением сделать ремонтные работы в храме святителя Николая. Было необходимо промыть иконостас и стены, устроить лучшую вентиляцию, сделать новые крашеные полы, теплую входную дверь, исправить печи и выкрасить железную крышу на храме. На указанные ремонтные работы планировалось потратить сумму около 1 тысячи рублей[3]. Кроме того, 27 июля 1883 года архимандриту Антонину разрешено было покрыть крышу на главном храме монастыря новым железом[4].
29 июля 1883 года архимандрит Антонин был назначен членом Московской духовной консистории[5], а уже 28 октября 1883 года состоялось определение Святейшего Синода архимандрита Антонина епископом Старицким, викарием Тверской епархии. Наречение его в епископский сан должно было проходить в Петербурге[6].
27 ноября в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры во время литургии совершалась хиротония бывшего настоятеля Сретенского монастыря архимандрита Антонина во епископа Старицкого, викария Тверской епархии. Литургию служил высокопреосвященный Савва, архиепископ Тверской, а обряд хиротонии совершали высокопреосвященные митрополиты: Санкт-Петербургский Исидор, Московский Иоанникий, Варшавский Леонтий, Ярославский Ионафан, Тверской Савва – и епископы: Ладожский Арсений, Выборгский Сергий и Острожский Александр[7].
Епископ Антонин, в миру Иоанн Дмитриевич Державин, родился 17 января 1831 года в семье священника села Кандрыкина Жиздринского уезда Калужской губернии. Он учился в Калужских духовном училище и семинарии, а затем в Московской духовной академии. По окончании учебы в академии (закончил со степенью кандидата богословия) Иоанн Державин 1855 году поступил на место приходского священника в город Белев Тульской епархии. В 1861 году, оставаясь приходским священником, был назначен инспектором и учителем Белевского духовного училища и исполнял обязанности члена от духовенства Белевского училищного совета, цензора проповедей, гласного уездного земского собрания. Неоднократно был членом строительных и ревизионных комитетов. В 1870 году отец Иоанн лишился супруги[8].
В жизни преосвященного Антонина в это время произошло одно знаменательное событие, о котором он вспоминал так:
«Великую, неизреченную милость явил мне Господь в ночь под 27 декабря 1874 года, в страшные минуты крушения пассажирского поезда близ станции “Сергиево” на Московско-Курской железной дороге. В то время я был приходским священником в городе Белеве Тульской губернии. По распоряжению высокопреосвященнейшего Никандра, архиепископа Тульского и Белевского, я был вызван братом моим, тульского кафедрального собора протоиереем Афанасием Димитриевичем, в Тулу, к празднику Рождества Христова. В этот праздник, по назначению владыки, я служил с ним и с соборным причтом литургию и положенный после нее молебен. После того вместе с другими был я у владыки, а вечером в другой раз явился к нему и подал ему прошение на пострижение меня в монашество. На следующий день, 26 декабря, утром был я за литургией в соборе, а вечером посетил моих родных и знакомых и затем прибыл на вокзал, чтобы отправиться в город Белев с ночным поездом Московско-Курской железной дороги. Брат отпустил со мной служителя своего Семена Матвеева Фурсова. По просьбе моей, мне отведено было в поезде помещение наиболее свободное от пассажиров: в ближайшем к паровозу вагоне третьего класса, в 1-м отделении его. Я поместился на лавке близ перегородки, разделяющей вагон, по одну сторону двери, ведущей во 2-е отделение вагона, а спутник мой, служитель Семен, – тоже на лавке, по другую сторону двери. Кроме нас в этом отделении было всего два человека. Поезд двинулся с места. Утомленный разъездами к родным и знакомым в Туле, я лег на лавке и заснул; служитель Семен тоже. Но вдруг я пробужден был необыкновенно сильным колебанием вагона и страшным треском. Семен был уже на ногах и сообщил мне страшную весть, что поезд подвергся крушению. Два человека, бывшие с нами, мгновенно выскочили из вагона через окно. Я решился было сделать то же, но, взглянув в окно, я увидел страшную глубину, которая угрожала или совершенною смертью, или неизлечимым увечьем. Поспешно бросился я на свою лавку, закрылся воротником шубы и предался воле Господа Бога. Семен оставался на своем месте. Катастрофа скоро кончилась. Глубоко поразительны были ее последствия. Впереди была огромная груда кусков дерева, железа и других составных частей паровоза и вагонов. Из-под этой груды слышны были вопли истопника, на которого упал раскаленный кусок парового котла, и стоны мальчика, бывшего при нем. Сзади была также груда, и под ней раздавались жалобные просьбы о помощи военного человека, отца семерых детей, и стоны других пассажиров. Отделение вагона, в котором находились мы с Семеном, также подверглось крушению: крыша его, стены и пол были разломаны. Остались целыми только лавки, на которых мы помещались, пол под ними, крыша над ними, державшаяся на колонках, и перегородка с дверью. Милосердием Господа Бога мы были спасены не только от страшной смерти, но даже от всякого повреждения. Рвалось сердце подать помощь страждущим пассажирам, но решительно не было доступа к ним. Мальчик стонавший наконец умолк; через некоторое время не стало слышно и воплей истопника. С большими усилиями отворена была дверь в перегородке, притиснутая кусками разбитого вагона, и, по милости Божией, высвободился из-под них и вышел к нам вышеупомянутый военный человек, измятый, изнуренный.
Около четырех часов просидели мы на уцелевших лавках, пока расчищен был путь и подан поезд для дальнейшего следования. Причиной катастрофы было то обстоятельство, что пассажирский поезд, с которым отправились мы из Тулы, по оплошности железнодорожной прислуги пронесся мимо станции “Сергиево”, на которой должен был остановиться, и на пути за этой станцией столкнулся с багажным поездом, шедшим навстречу»[9].
28 февраля 1875 года преосвященным Тульским Никандром Иоанн Державин был пострижен в монашество с наречением имени Антонин. В том же году определен настоятелем Белевского Спасо-Преображенского монастыря. Одновременно он исполнял обязанности благочинного других монастырей епархии. В 1876 году иеромонах Антонин возведен в сан архимандрита. С 20 апреля 1878 года по 23 апреля 1883 года архимандрит Антонин был инспектором Вифанской духовной семинарии. Затем назначен настоятелем Сретенского монастыря в Москве, а 23 октября 1883 года возведен в сан епископа Старицкого, викария Тверской епархии. 4 апреля 1886 года преосвященный Антонин был назначен епископом Повенским, первым викарием Литовской епархии. В 1889 году он получил в управление самостоятельную Полоцкую епархию[10].
Во время его управления Полоцкой епархией при его содействии было открыто женское училище при Тадулинском женском монастыре. Его заботами и старанием устроено здание для Витебского духовного училища, учреждена пенсионная касса для духовенства Полоцкой епархии, открыты богадельня и приют для призрения престарелых и воспитания малолетних сирот, а также религиозно-нравственные чтения для народа по всей епархии, библиотека с читальней и музеем, увеличено число церковно-приходских школ[11].
Наибольшие сведения о внутренних качествах владыки сохранились в воспоминаниях его современников, когда он возглавлял Псковскую кафедру.
3 сентября 1893 года епископ Антонин был перемещен на Псковскую епархию. Сохранилась его речь, обращенная к народу, по вступлении на кафедру:
«Не без смущения вступаю я на древнюю Псковскую архипастырскую кафедру. Пред мысленным взором моим в настоящие минуты встают светлые образы предшественников моих, святителей Псковских, отличавшихся обширным образованием, высоким благочестием, мудростью, твердостью… Каковы, например, Феофан (Прокопович), Рафаил (Заборовский) – впоследствии митрополит Киевский, Симон (Тодорский), Гедеон (Криновский), Евгений (Болховитинов) – впоследствии митрополит Киевский, Нафанаил 1-й (Павловский) и недавно в Боге почивший Гермоген.
Сознаю мое недостоинство в сравнении с ними. Могу хвалиться только о немощах моих. Только преданность неисповедимой воле Божией, назначившей мне жребий служения в сей епархии, только надежда на всеблагую и всесильную помощь Божию, подкреплявшую меня на разных поприщах прежнего служения моего, успокаивают тревожимый смущением мой дух. Воодушевляясь этой надеждой, я с радостью готов употреблять мои силы и мое время на благое служение вам, чада Церкви Псковской. Но и в вас, возлюбленные пастыри и пасомые, желалось бы мне встретить таковое же сочувствие и таковое же содействие благим моим желаниям и начинаниям, которые я имел утешение видеть в паствах Тверской, Ковенской и Витебской, в которых судил мне Господь проходить архипастырское служение прежде сего времени. Общими соединенными силами и стараниями мы должны стремиться к назначенной нам святой верой нашей цели – религиозно-нравственному совершенству, “дондеже достигнем вси в соединение веры, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова”. В достижении этой цели – наше истинное счастье на этом свете и полное блаженство в будущем веке. Настанет день, когда все мы – и архипастыри, и пастыри, и пасомые – должны будем дать Праведному Судии отчет в нашей земной жизни… Да услышит в тот день каждый из нас этот радостный приговор Праведного Судии: “Рабе благий и верный… вниди в радость Господа твоего”»[12].
Ежегодно епископ Антонин совершал поездки по епархии, но самая продолжительная поездка была предпринята им в 1896 году в дальние уезды Псковской епархии: Торопецкий, Холмский и Великолуцкий.
В глухих уголках епархии, где хотя никогда не видели архиерея, но по слухам уже знали благостного и любвеобильного епископа Антонина, народ большими толпами собирался на дорогах, чтобы посмотреть на своего владыку и получить от него благословение; нередко спускал с горы и поднимал на гору экипаж, в котором он ехал.
Всех и каждого владыка благословлял и на дороге своим святительским благословением, дарил крестики, а грамотным и книги. Таким приемом пользовался владыка везде и всюду в течение почти целого месяца: с 9 июня по 4 июля. В эту поездку владыка посетил три монастыря, пять городов и 53 погоста. В том числе и такие, где и никогда не было архиереев или были 100 или даже более лет тому назад. В дальних уездных городах не только улицы, а даже крыши домов были усеяны народом. Не себе приписывал владыка ту честь, какую ему воздавали, не своим личным заслугам и достоинствам, а сану своему, и постоянно, даже в карете, со смирением благодарил Господа Бога, что «Он посылает ему, недостойному, такое великое утешение». Эта любовь народная к своему архипастырю, как выражение Божия милосердия к нему, придавала ему и силу, и бодрость, и энергию неустанно, самоотверженно исполнять свое, как он выражался, «скромное служение».
Ежедневно владыка вставал в 4 часа утра, а иногда и ночь не спал; и неустанно бодрствовал до 11–12 часов ночи. Неоднократно просили его прожить где-либо день и отдохнуть от чрезмерных трудов, но всегда он отвечал на это: «Не для того и поставлен, чтобы отдыхать, а чтобы всем и каждому служить».
Нетребовательность и невзыскательность владыки в пути доходили до того, что он готов был идти, несмотря на всю усталость, несколько верст пешком, чтобы не оставить без посещения погоста, который хотя и не входил в его маршрут, но был недалеко от пути его следования. Езда же в простых тарантасах и даже в телеге была для него обычным явлением. В некоторых деревнях крестьяне, прослышав о следовании владыки, каждый пред своим домом, выставляли на улице стол с хлебом и солью, и владыка подходил к каждому дому, благословлял хлеб и всех членов семьи, которые его встречали. Расспрашивал у домохозяина о количестве его семейства, о нуждах его и нередко оказывал помощь нуждающимся. Нужно было видеть радость на лице того домохозяина, у которого он пробовал хлеб. Этот хлеб сохранялся потом в доме как некая святыня.
При посещении каждого храма владыка служил в нем молебен, до подробностей осматривал его и особенно интересовался древностями храма. Народу обязательно говорил поучение своим простым, всем и каждому, даже и малому ребенку, понятным языком. Желая почтить всех своим благосклонным вниманием, он при посещении погоста заходил не только к священнику, но иногда и к другим членам причта и везде молил Господа Бога о ниспослании милостей Божиих на дом сей и на живущих в нем[13].
Преосвященный Антонин также ежегодно посещал и Никандрову пустынь и совершал обнесение мощей преподобного Никандра вокруг монастыря в день его памяти – 24 сентября. После утомительного богослужения литургии с избранным духовенством маститый старец святитель бодро совершал этот крестный ход, сопровождаемый многотысячной толпой богомольцев. Не раз владыка приезжал в монастырь и в день апостолов Петра и Павла, день обретения мощей преподобного Никандра – для богослужения и уезжал из обители не домой, в Псков, а в город Порхов или по избранному заранее пути для осмотра погостов.
Вот такою-то деятельностью и ревностью на пользу народа преосвященный Антонин и стяжал себе любовь паствы Псковской[14].
По воспоминаниям знавших владыку, он был чрезвычайно кроткий и смиренный сердцем, не помнил личных оскорблений, нанесенных ему человеческой злобой и грубостью. В таких случаях он скорбел о духовной грубости и испорченности человека и от души радовался, когда видел признаки раскаяния. Сохранились свидетельства того, как владыка отнесся к просившему у него извинения: он был несказанно счастлив, обнял, поцеловал провинившегося и сказал: «Мне было больно не за себя, а за Вас, ибо Вы в ожесточении не знали, что делали. Теперь же я благодарю Бога и доволен, что в Вас есть искра Божия, что Вы сознали свою вину»[15].
Владыка высоко ценил дело священника и неустанно заботился о нравственном уровне священнослужителя. Поэтому он чрезвычайно скорбел, видя, как священный сан принимается из корыстных расчетов, как авторитет пастыря под влиянием различных условий падал. Вот что говорил владыка однажды в семинарии по поводу объяснения воспитанникам известного текста из Послания к Тимофею «Аще кто епископства хощет, доброе дело желает»: «Желать пастырства нужно и даже должно, если чувствуешь искреннее, чистое желание, призвание послужить Богу и людям. А в наше время желание пастырства всегда почти вытекает из корыстных видов. Мне весьма прискорбно читать прошения кандидатов священства о назначении их на священнические места в виду их тяжелого материального положения. Лиц же, просивших у меня места по призванию, по желанию поработать Христу, к великому сожалению, стало мало»[16].
В Псковской епархии его заботами открыта богадельня для священнослужителей, заведены в церквях епархии церковные хоры и в воскресные и праздничные дни – чтение акафистов. Заботами и старанием его устроено новое прекрасное здание епархиального женского училища.
В начале июля 1901 года преосвященный заболел нервным расстройством. Болезнь эта затем осложнилась: появилось «страдание печени и сужение пищевода». Это осложнение, сопровождающееся отсутствием аппетита и сна, ослабило старческие силы больного, и владыка после 2 февраля уже прекратил совершение богослужений[17].
Владыка писал: «Ко мне отовсюду из вверенной мне епархии и других мест поступают сообщения о совершении молебствий о моем здравии и выражения сердечного участия ко мне, немощному. До глубины души тронут таким участием ко мне и не нахожу слов, как выразить мою глубочайшую благодарность всем благожелателям моим и молящимся за меня. Молюсь и буду молиться, да вознаградит их Господь Бог Своею богатою милостью»[18].
В виду тяжелого болезненного состояния по просьбе владыки в помощь ему Святейшим Синодом назначен был на время его болезни преосвященный Герман, епископ Люблинский, викарий Холмско-Варшавской епархии. 14 февраля владыка пожелал принять таинство елеосвящения, которое и было совершено над ним на другой день в 8 часов утра, а 17, 24 и 27 февраля епископ Антонин приобщался святых таин[19].
Почувствовав приближение смерти, владыка сам сделал распоряжения, касающиеся погребения. За два дня до смерти к нему принесли гроб, сделанный по его заказу, и владыка несколько раз облобызал его и, осеняя себя крестным знамением, со смирением, полной покорностью и благодарностью к Господу Богу сказал: «Слава Тебе, Господи, дождался! Это мое утешение теперь, мой приют, мой покой…»[20] На вопрос о том, как он себя чувствует, владыка спокойно сказал: «Я чувствую, что “время отшествия моего наста”, но я не смущаюсь и с радостью отойду ко Господу, если Ему угодно меня призвать. Это будет великая милость Божия ко мне»[21].
2 марта 1902 года владыка скончался. 5 марта состоялось погребение в Псковском кафедральном соборе[22] .
Автор благодарит за
помощь В. Волкова, А.
Осипова, Г. Степанова
