Еже писах, писах

В современном русском языке есть фразеологизмы иже с ними (с ним), еже писах, писах, которые восходят к евангельскому первоисточнику и имеют значения «те, кто находится рядом, разделяет те же взгляды, соратники, единомышленники», «нежелание изменить что-либо в уже написанном», соответственно^[1].

В их состав входят слова иже, еже, истории которых и посвящена настоящая заметка.

Рассматриваемые единицы появились в старославянском языке, когда у его создателей – святых братьев Кирилла и Мефодия и их соратников – возникла необходимость в специализированных средствах, которые организуют структуру словосочетаний и предложений разных типов. Так к уже имеющимся в языке особым указательным местоимениям была присоединена модально-усилительная частица – и родились новые слова .

Они изменялись по родам, числам и падежам. При этом в соответствии с происхождением их первая часть склонялась весьма похоже на современные личные местоимения 3-го лица, а вторая – оставалась нетронутой. Например: «Плъть мое есть юже (ж.р., В.п., ед.ч.) азъ дамь за животъ всего мира»(Зографское Евангелие; рубеж X–XI вв.); «О немьже(м.р., Т.п., ед.ч.) печалоуеши ся чьрноризьць никола възятъ е и съкры е въ пещере»(Пролог Лобковский; 1262 г.);«Несть ваше разумети времена и лета, яже (ср.р., В.п., мн.ч.) Отецъ положи во своей власти» (Деян. 1: 7).

Этимологические обстоятельства и формоизменительные особенности новой языковой единицы, несомненно, сказались на ее функционировании.

Итак, слово иже исконно выступает, прежде всего, в качестве относительного местоимения. Последнее служит для присоединения к главным частям сложноподчиненных предложений придаточных определительных, то есть бытует как союзное слово. Следовательно, рассматриваемая единица указывает на тождество двух предметов и на русский язык передается с помощью слова который, а также конструкций тот… кто, то… что. В указанных предложениях придаточная часть распространяет или замещает опорный компонент внутри независимой. Это значит, что род и число подчинительного средства и главного слова совпадают, а падеж и синтаксическая функция находятся в отношениях обусловленности. Например: «Въ сеи дне ижь сътвори господе возрадуемъся» – «В этот день, который сотворил Господь, возрадуемся» (древненовгородская берестяная грамота; рубеж XII–XIII вв.): существительное дне стоит в мужском роде единственного числа, и союзное слово ижь отличается теми же признаками, при этом главный компонент (обстоятельство в винительном падеже) требует, чтобы относительное местоимение из определительного придаточного было подлежащим, выраженным формой именительного падежа. Отмеченные закономерности верны и для древних, и для новых славянских языков.

Вместе с тем в современном русском языке наличие опорного компонента (существительного, указательного местоимения и некоторых других) в главной части оказывается обязательным. Для старославянского, древнерусского и современного церковнославянского языка данное условие факультативно. Ср.: «Вы кланяетеся, Егоже не весте: мы кланяемся, Егоже веемы»(Ин. 4: 22) – «Вы кланяетесь (Тому), Которого не знаете, Мы кланяемся (Тому), Которого знаем».

Кроме того, в настоящее время формально-смысловая специфика сложноподчиненных предложений с определительными придаточными диктует постановку зависимой части только после опорного компонента, который она призвана распространять или замещать. В древнеславянских языках, равно как и в богослужебном языке Русской Православной Церкви, порядок следования более свободный. Ср.:«Приведeну же бывшу ему, окрестъ стaша иже от Иерусалима сшeдшии иудeе» (Деян. 25: 7) – «Когда он был приведен, встали иудеи, которые пришли из Иерусалима».

В самых ранних старославянских текстах, выполненных первоучителями Кириллом и Мефодием и их учениками, можно обнаружить слова , которые являются избыточными со смысловой точки зрения: «А iже отъ поганъ iзбавленье iже от лъстi проповедаху»(Клоцов сборник; XI в.). Дело в том, что они, сообразно с ориентацией первых переводчиков на буквальное следование синтаксису оригинала, а затем и на подражание ему, передают греческие артикли (члены), которые отсутствовали в славянских языках. Между тем и в данном случае единицы характеризуются значительной информативностью – пусть и опосредованной. Они оттеняют и усиливают ту часть предложения, которая имеет важнейшее значение (лингвистическое и экстралингвистическое): «Иже херувимы тайно образующее и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающее, всякое ныне житейское отложим попечение»(Херувимская песнь).

В связи с этим нужно упомянуть, что некоторые выражения, до сих пор бытующие в литургическом языке Русской Церкви, обрели статус богословских терминов с устойчивой структурой: еже по образу – «образ Божий, заложенный в человеке при сотворении»; еже по подобию – «подобие Божие в человеке»; еже по намъ – «наше человеческое естество».

Грамматическая особенность подобных слов заключается в том, что они, изменяясь по родам и числам, функционируют только в форме именительного и винительного падежей и, как правило, употребляются по соседству с причастиями. Например: «Иже везде сый»(молитва Святому Духу): сый – действительное причастие настоящего времени от глагола быти («существующий, находящийся»).

Очевидно, что обычно род рассматриваемых слов совпадает с родом опорной единицы. Но в древнерусском языке здесь можно увидеть несоответствия, которые свидетельствуют о нарастающем безразличии слова иже к формоизменению:«Гневъ нашъ еже на дьржавоу твою»(Успенский сборник; XII–XIII вв.).

Частичная и даже полная несклоняемость анализируемого слова была заложена и в такой его исконной – берущей начало в древнегреческом языке – функции, как употребление с инфинитивом. В данном случае в старославянском, древнерусском и особенно церковнославянском языке приходится сталкиваться с закостеневшей формой именительного-винительного падежей среднего рода:«Престaни от гнева и остaви ярость: не ревнyй, еже лукaвновати» (Пс. 36: 8). Более того, при слове еже нередко стоят предлоги во, о, которые, однако, никак не влияют на изменение предложно-падежной конструкции: «Устне мои отверзи, во еже пети Тя, Святая Троице» (утренние молитвы); «Сказание о еже какову подобает бытии духовнику» (Требник). Данное обстоятельство трактуется следующим образом: ключевым в сочетании оказывается инфинитив, которому издревле сообщается целевое значение. И значит, рассматриваемые конструкции необходимо переводить на русский язык путем преобразования инфинитива и зависящих от него слов в обстоятельственное придаточное со сказуемым в изменяемой глагольной форме и союзом чтобы:«Лице Господне на творящыя злая, еже потребити от земли память их» (Лк. 33: 17) – «Лицо Господне (обращено) к творящим злое, чтобы была истреблена на земле их память»; «Сотворите молитву, во еже спастися нам» (молитвы по окончании Канона Божией Матери) – «Помолитесь, чтобы мы спаслись». Вполне допустимо, памятуя об этимологической связи инфинитива и существительного (см.: печь – предмет и действие), передавать глагол в неопределенной форме и через образованный от него субстантив (явление так называемого субстантивного инфинитива), приобретающий, таким образом, функцию дополнения: «О еже проститися им всякому прегрешению»– «О прощении им всякого прегрешения».

Так или иначе, но необходимо признать, что смысловая нагрузка в указанных примерах лежит только на инфинитиве, тогда как слово еже оказывается опустошенным – и лексически, и грамматически.

Как известно, морфологическая неизменяемость отличает в первую очередь служебные части речи. В связи с этим становится понятным, почему в древнерусском языке с течением времени слово иже, застыв в какой-то определенной форме, стало выступать в роли подчинительного союзного средства, с помощью которого присоединяются разные типы придаточных в составе сложноподчиненных предложений.

Так, фиксируясь чаще всего в форме среднего рода, рассматриваемое слово могло оформлять изъяснительные отношения. Здесь оно способно выступать в чисто структурной функции союза: «Вы ведаета оже я тяже не добыле» (древненовгородская берестяная грамота; конец XII в.) – «Вы (двое) знаете, что я тяжбы не выиграл». Однако иногда оно проявляет себя и как самостоятельный член предложения, выраженный местоимением – союзным словом: «А я вьде ожь ю васъ есте тъваръ ольскынъ»(древненовгородская берестяная грамота; рубеж XII–XIII вв.) – «Я же знаю, что у вас есть товар Олески»; «Ведаю аже ты дале серебро на собе»(древненовгородская берестяная грамота; конец XIV в.) – «Я знаю, что ты давал деньги за себя»; «За еже глаголеши ми, то есть неправда, не буди то, ни вемъ сего, се бо составльша на мя врази мои, казанцы, избывающа мя исъ Казани»(Сказание о начале царства Казанского и о взятии онаго; XVI в.) – «То, о чем ты говоришь мне, неправда, не было этого, не знаю этого, придуманного обо мне моими врагами казанцами, изгоняющими меня из Казани».

Весьма широк для иже и диапазон выражения обстоятельственных отношений. Данное слово можно найти в причинных, целевых и временных придаточных: «Виде яко старъ моужь есть и реч ему не можеши сде быти имьже многъ троудъ имеютъ брата и велико въздьржание»(Успенский сборник; XII–XIII вв.) – «Увидел, что он является старым человеком и сказал ему: “Ты не можешь здесь быть, потому что братья имеют много труда и великое воздержание”»;«Они же не приаша и затыкающи оуши своя непокорьствомъ акы аспиды глоухы, затыкающи оуши своя иже не слышати гласа»(Симеоновская летопись; XVI в.) – «Они же не приняли и, закрывая уши свои, непокорением были как аспиды, закрывающие свои уши, чтобы не слышать»; «иде на възискание сына своего иже и пришедъши въ градъ тъ» (Успенский сборник; XII-XIII вв.) – «Пошла на поиски своего сына, когда прибыла в тот город». В новгородских берестяных грамотах встречается масса примеров с условной зависимостью: «Аже то намъ възяле еси павьловъ, а на прокопье възяти»(XII в.) – «Если ты взял Павловы проценты, то нужно взять у Прокопьи»; «Оже еси продалъ, а крьни мми нечьто»(рубеж XII–XIII вв.) – «Если ты продал, то купи мне кое-что»; «Ожь хочьши коровь а едеши по корову а вьзи три гривьнь»(рубеж XII–XIII вв.) – «Если хочешь корову и едешь за коровой, то вези три гривны».

Функции слова иже в древнерусском языке могут выходить за рамки подчинительных связей. В отдельных случаях оно без труда приравнивается к сочинительному союзу даже: «Князи и боляре прихожаахоу… иже великоу пользоу приимше отъхожаахоу» (Успенский сборник; XII–XIII вв.) – «Князья и бояре приходили и, получив полезное, уходили».

Отмечены примеры, когда иже участвует в скрытой цитации – в замене прямой речи на косвенную: «На памяти господа имея рекъша иже аще кто въ васъ хощетъ быти стареи боуди всех оубо мьнии и всемъ слоуга»(Успенский сборник; XII–XIII вв.) – «Имея в памяти Господа, сказали (сказав), что если кто хочет быть старше всех, будет всех младше и слугой для всех».

Бытовая переписка древнего Новгорода содержит контексты, в которых описываемая единица организует вводные и вставные конструкции, сигнализируя о теме нового высказывания, о предположительности событий и т.п.: «Оже то еси казале несъде веверичъ тихъ деля коли ты еси приходиле въ роусъ съ лазъвкъмъ тъгъдъ възяле оу мене лазъвке переяславъле»– «Что касается того, что ты говорил Несде про те деньги, то когда ты приходил в Русь с Лазовком, тогда взял их у меня Лазовко в Переяславле»; «Ежь то ти есьмь посъля… резане михальви на повои да же ти въдаль»– «Что касается того, что я послала Михалю… резаны на повой, то пусть он отдаст»; «Оже еси забыле моего добродеяния»– «Ты, может быть, забыл о моем добре» (вторая половина XII в.).

По поводу рассмотренных фактов следует дать такую историко-лексикологическую справку: именно форма еже, застывшая в именительном и винительном падеже среднего рода единственного числа, активно употребляется в современном русском языке – как часть сложных слов со значением чего-то повторяющегося: ежегодный, ежеминутный, ежеквартальный и многие другие. Подобные употребления можно возводить уже к XII–XIV столетиям. См. одну из первых письменных фиксаций: «А изъ коне поими моего цалца корми ежеднь овсъмъ»(древненовгородская берестяная грамота; конец XIV в.).

Несмотря на способность выполнять самые разные структурные и содержательные функции, слово иже, все чаще и чаще заменяясь в разговорном и деловом языке на другие союзные средства (прежде всего который, а также если, что и проч.), постепенно превращается в грамматический архаизм, который характерен для книжно-письменных текстов с богослужебным содержанием. А в XVIII столетии – в связи с формированием литературного языка на разговорной основе – оно и вовсе становится историзмом, занимая, однако, прочные позиции в церковнославянском языке.