«Мы не в изгнании – мы в послании»

4 декабря во французской столице был освящен новый кафедральный Троицкий собор на территории Российского православного духовно-культурного центра на набережной Бранли. Это событие многие называют историческим. Мы поговорили с князем Александром Александровичем Трубецким, председателем «Ассоциации Императорской Гвардии», ярким представителем русской диаспоры в Париже, о значении этого события для России и Европы, русской идее и русской эмиграции.

– Александр Александрович, вы присутствовали как за богослужением, так и на самой церемонии освящения храма. Как бы вы охарактеризовали произошедшее?

Сейчас Россия находится, можно сказать, в центре Парижа

– Слово «историческое» имеет здесь особое значение. Для каждого отдельного человека какое-то событие может быть названо историческим, а вот то, что случилось в столице Франции – теперь в середине Парижа стоит храм с культурным и духовным центром – это не для нас, это не для наших детей и внуков, но это по-настоящему историческое событие для многих поколений людей вперед, которые будут проезжать мимо этого храма, по набережной Сены, где недалеко расположен мост Александра III, а напротив него – мост Альма, который напоминает о первом сражении времен Крымской войны. Так что, действительно, сейчас Россия находится, можно сказать, в центре Парижа. Особенно же – православная Россия. Поэтому это событие действительно можно назвать историческим событием.

– Когда мы сегодня в России говорим о Франции, конечно же, вспоминаем «волны» русской эмиграции: первую, вторую и последующие… Уходят люди, уходит, если можно так выразиться, «русская часть» сегодняшней Франции. На ваш взгляд, сказывается ли это как-то на наших взаимоотношениях с французами, на том, что действительно происходит сегодня во Франции – стране некогда христианской и отчасти «русской»?

– То старое поколение, которое покинуло некогда Россию, его фактически уже нет. Я, например, представляю второе поколение эмиграции, но есть уже и третье, и четвертое поколения нашей эмиграции… Самое удивительное, я считаю, то, что первое поколение русских действительно смогло передать многим своим потомкам память о России, значение ее, понятие «русская идея». То понятие русской идеи, о которой писали Ильин и Бердяев, о котором начинал писать Соловьев… Про русскую эмиграцию, я считаю, замечательно сказал Бунин: «Мы не в изгнании – мы в послании».

В том храме, который освящал Патриарх Кирилл, со мной рядом стояло очень много потомков, храм был полный, а молитвенное настроение охватывало такое, что я стоял во время Литургии и представлял, что это совсем не первая служба, не освящение храма, а будто бы служба здесь совершается уже давно, что мы молимся в намоленном русском храме.

Даже такие чудеса, как освящение нового русского храма, могут происходить в такой исторический период, когда люди забывают Бога

Я думаю, что это тоже связано с тем, что мы как потомки ушедшей уже русской эмиграции получили их «послание» с такой силой, что мы ясно осознаем себя носителями этой русской идеи, у нас есть понимание того, что ее необходимо защищать, что ее необходимо пропагандировать и объяснять во Франции и вообще в Европе, где сейчас постепенно забывают Бога. Следовательно, забывают все значение наших общих христианских корней европейских. Поэтому сегодняшнее историческое событие, думаю, – это некий знаковый сигнал: чтобы они не забывали, что даже такие чудеса, как освящение нового русского храма, могут происходить в такой исторический период, когда люди забывают Бога и забывают веру.

Об этом в произнесенной проповеди ярко говорил Патриарх Кирилл. Он подчеркнул, что в России сто лет тому назад случилось то, что люди захотели создать какой-то новый порядок, основанный на человеческой мысли, но не на Божией мысли. И эту мысль он последовательно развивал. Я видел, как у людей, слушавших это слово Патриарха, на глазах выступали слезы…

– Очень много копий было сломано по поводу предполагаемого строительства этого культурного центра и храма еще до того, как этот проект был осуществлен. Ругали и архитектуру и говорили, что она нетрадиционна для центра Парижа, что это чудовищно, некрасиво, не органично для Франции вообще. Как бы вы оценили, даже с художественной точки зрения, то, что предстало вашему взору?

Появлялись такие проекты, осуществление которых было бы просто оскорбительным

– Если говорить о художественной части, то мне посчастливилось войти в группу сподвижников, которым уже с 2004 года начали говорить о том, что надо было бы построить храм в Париже, потому что наша епархия не имеет своего собора. Собор на улице Петель, который нами использовался до сих пор, представляет собой совсем маленькую церковь, построенную еще эмигрантами. Вначале она располагалась в гараже, потом она фактически переместилась внутрь одного дома. И, конечно, для развивающейся русской диаспоры нужен был настоящий храм, настоящий кафедральный собор. Мне также посчастливилось участвовать в проекте в качестве члена жюри при выборе вариантов храма. И потом я сталкивался со всеми трудностями осуществления проекта. Все они проходили у меня на глазах. Первые трудности были, когда появлялись такие проекты, осуществление которых было бы просто оскорбительным. А их продвигала, между прочим, в том числе, и мэрия Парижа. Они были даже не просто оскорбительными, но, вероятно, даже и кощунственными. И вот, против этого нам надо было бороться.

Надо было бороться и против того, чтобы не прошли проекты, которые вообще не напоминали о том, что такое русская церковь.

Надо было бороться с тем, что было сказано: «Храм должен стоять так, чтобы его было не видно». А получилось совсем наоборот: его сейчас со всех сторон прекрасно видно, так что это тоже победа!

То, что он не соответствует вполне тому, к чему мы традиционно привыкли, это можно понять. Ведь понятно, что в центре Парижа было бы нецелесообразно построить, например, Успенский собор или храм классической русской церковной архитектуры.

Была идея (ее поддерживал даже сам Святейший Патриарх), чтобы присутствовал при строительстве стиль XXI века. Так и получилось: смесь модернизма с традиционными, видными снаружи, золотыми куполами, напоминающими о том, что это – храм Божий.

Внутри собора пока поставили временный иконостас, постепенно начинаются росписи стен, затем будет окончательный иконостас из мрамора. Можно уже сказать, что внутри храм будет очень привлекательным, очень теплым.

В храме хорошая акустика, за богослужением пели два хора – хор нашей Корсунской епархии и хор наших семинаристов. Был, конечно, и хор самого духовенства, который вступал в богослужение, когда это положено по уставу.

И я думаю, что те люди, которые критиковали и ругали наш проект, называя его слишком современным, каким-то «каменным блоком», сами присутствуя на службе, были под впечатлением всего произошедшего и постепенно изменили свое мнение.

– Храм довольно вместительный, как вам кажется, кто будет его прихожанами?

– Да, он вместительный. Сначала, я думаю, будет такой период энтузиазма, когда люди будут приходить туда или из любопытства, или чтобы узнать новый приход. Но, думаю, все это утрясется. Кроме того, не забывайте о том, что во Францию сейчас приезжают новые поколения эмиграции, много у нас и смешанных семей, в которых родители водят детей в церковь… Если сравнить наш новый собор с католическими храмами – они большие и часто пустые. Что же касается наших церквей – они всегда полны. Их всегда посещает достаточно большое количество прихожан. Думаю, что так будет и впредь.

– Благодарю вас, дорогой Александр Александрович! В конце нашей беседы хотел бы услышать несколько слов от вас как от представителя русской эмиграции – от человека, который видит нас со стороны, но помнит вот это «послание», о котором вы уже сказали. И не просто помнит, но несет, сохраняет его для России.

На будущий год мы вспоминаем столетие этой страшной большевистской смуты, когда рухнула православная Империя. Что бы сегодня ни происходило на политической арене, мы все-таки пытаемся услышать и сказать правду, пытаемся «собрать камни» старой России. Какой бы вы могли дать «прогноз» для сегодняшних православных людей, живущих в России?

– Не прогноз, а рекомендацию, если мне будет позволено это сделать. Меня, может быть, обвинят в недостаточном смирении, но я хотел бы всем напомнить: после Смутного времени Православная Церковь всегда совершала Чин покаяния. Покаяние – это не просто попросить прощения в содеянном грехе, это – прийти в себя. Понять и осознать то, что было и чего не должно быть в будущем.

2017 год – столетие русской смуты: я думаю, Россия должна подойти к этой дате с чувством покаяния

2017 год – столетие русской смуты: я думаю, Россия должна подойти к этой дате с чувством покаяния. Для меня это самое важное, я повсюду защищаю эту идею…

– А в чем бы это могло выразиться, на ваш взгляд? Как это воплотить?

– Как воплотить? Недавно я прочел, что на одном православном конгрессе, проходившем в Ставрополе, кто-то выступил и сказал: «А вы знаете, что в свое время Патриарх Тихон получил деньги на то, чтобы выкупить Царскую Семью у большевиков, и эти деньги присвоил?» С одной стороны, мы видим, что идут такие ни на чем не основанные нападения только для того, чтобы кидать грязь в лицо православной России.

С другой стороны, я уверен, что мы должны бороться против так называемого «православного сталинизма». Мы должны понять и осознать, чем являлось Православие и чем являлась победа во Второй мировой войне. И чем был Сталин как один из главных действующих лиц богоборчества.

Поэтому мы должны подойти к этой дате с чувством осознания всего происшедшего. Не с чувством примирения! С примирением я тоже не согласен! У Куприна есть цитата: «С одной стороны, это была Россия, с другой – Интернационал». Как можно это примирить?! Это принять и примирить трудно!

Нужно, чтобы сама Россия покаялась, чтобы впредь в будущем никогда не повторилась та катастрофа, которая ощущается до сих пор, – это, я думаю, самый важный момент. Желаю счастья всем читателям и всем русским людям!